Я страстно люблю древнерусскую литературу, но редко говорю об этом, ну просто потому что знаю, что не встречу понимания. Но есть два особенных произведения, которые проходят в школе и которые знать и любить должны все. В нашем сознании после 10 лет школы все перекошено; для нас литература начинается с Радищева и Фонвизина, а заканчивается...а кем кстати она заканчивается? Распутиным? Татьяной Толстой?
А начиналось, все-таки, все с "Повести временных лет". Те, кто учились хотя бы на журфаке, знают о "Задонщине", "Сказании о Мамаевом побоище", "Сказании об убиении Бориса и Глеба", "Житии Протопопа Аввакума" и "Повести о Савве Грудцыне". Разумеется, знают не равно читали.
Но я вообще-то хотела не об этом. Попались мне сегодня на глаза любопытные рассуждения А.В. Архангельской по поводу "Повести о Петре и Февронии Муромских". Это житие я люблю со школы, оно совершенно особенное. У него очень необычные типологические связи с фольклором, причем не только русским. Пижама, помнишь "Тристана и Изольду"? Я вместе с Архангельской предлагаю вспомнить...
Любовь-страсть и любовь-предназначениеНа семинаре со ссылкой на лектора был поставлен вопрос о любви. Была ли
там любовь? Мол, на самом деле для Февронии это был выгодный брак, а
Пётр просто боялся свою жену. Наверное, не так уж и важно,
действительно это было сказано, так было понятно или это традиционный
древнерусский способ придания своему мнению авторитета.
Любовь - она
ведь бывает разная. Если мы говорим о том, что чаще всего
подразумевается под любовью, - о любви-страсти, то с этим, конечно,
вовсе не к Петру и Февронии, а, скажем, к Тристану и Изольде и к роману
о них. Любовный напиток - прекрасная метафора этой страсти, от которой,
простите, "сносит крышу" настолько, что всё остальное не просто теряет
смысл и значение, но и фактически перестаёт существовать. С ней
невозможно бороться: она не предназначалась ему, как и он - ей, она
замужем за другим, как и он женат на другой, но во всём мире для него
есть только она, как и для неё - только он. Эта страсть может длиться
всю жизнь (а может быть - и ещё дольше), но недаром она показана как
греховная: на её основе практически невозможен семейный союз. Она
самоцель и самоценность, но в этом и её главная слабость.
"Повесть о Петре и Февронии" скорее говорит о любви-предназначении. Условие
Февронии "аще бо не имам быти супруга ему, не требе ми есть врачевати
его" - это, конечно, не прагматичная попытка не упустить свой шанс и
извлечь максимальную выгоду для себя из сложившейся ситуации, а знание
собственного предназначения. Феврония с самого начала знает не только
то, что Пётр попытается её обмануть, но и то, что в конечном счёте она
станет его женой. Потому что она предназначена ему, а он - ей.
Кстати,
выгоден этот брак, похоже, в гораздо большей степени как раз князю
Петру. Если, конечно, понимать под выгодой не улучшение социального
положения, а духовное совершенствование. Недаром вся первая сцена Петра
и Февронии является яркой метафорой покаяния: кровь змия (=дьявола),
попав на Петра, приносит ему болезнь (=грех). Это проявляется в
греховной раздвоенности сознания Петра (он думает одно, но говорит
другое). Именно поэтому исцеление Петра оказывается не окончательным, и
от того, что грех не изжит полностью (=непомазанный струп), болезнь
снова завладевает всем его существом. Второй приход Петра к Февронии
демонстрирует необходимые признаки искреннего покаяния (стыд в
содеянном обмане и твёрдую решимость больше не поступать таким
образом), после чего только и возможно окончательное исцеление
(=освобождение от греха).
В дальнейшем же именно Феврония помогает
Петру преодолеть искушение властью (побуждая оставить муромский
княжеский стол ради того, чтобы поступить по Евангелию), а заодно -
между делом и мимоходом - блестяще устраняет муромскую боярскую
оппозицию.
Любовь-предназначение (в отличие от любви-страсти) как
раз и проявляет себя в таком гармоничном взаимном служении (и взаимном
дополнении). Она позволяет сосуществовать без тяжких потрясений и без
эффектных сцен. В отличие от любви-страсти, преодолевающей разлуку,
часто сметая всё на своём пути, любовь-предназначение в принципе не
предполагает разлуки. Две частицы мироздания, предназначенные друг
другу, так прочно входят в совпадающие друг с другом пазы, образуя
единое целое, что разлучить их не может никакая сила: ни муромские
бояре, ни сама смерть.
Одновременная смерть - столь же яркий признак
этого единства в любви. Вроде бы, это инвариант традиционного
сказочного финала "они жили долго и счастливо и умерли в один день". Но
в то же время это важная составляющая любви-предназначения. Характерно,
что Тристан и Изольда умирают всё-таки не совсем одновременно, а друг
за другом. И в смерти герои
западного романа в очередной раз преодолевают разлуку, опять - на время
- крадущую его у неё.
Что происходит по ту сторону смерти - вопрос,
конечно, во многом гипотетический. Тристан и Изольда похоронены в
разных могилах (=снова разлучены), но ветвь терновника соединяет эти
могилы (всё-таки остаётся вопрос, преодолевается ли таким способом эта
последняя разлука или, напротив, с особенной силой подчёркивается и
констатируется). Тела Петра и Февронии пытаются положить в разные
гробы, но сделать с ними то же самое, что сделали с Тристаном и
Изольдой - похоронить в разных могилах - оказывается невозможным, и без
всяких вопросов и сомнений в вечность они уходят вместе...